ГП, «Пузырь, уголёк и соломинка» для logastr

[fluff-on]

Автор:  Yves_
Название: Пузырь, уголёк и соломинка
Персонажи: АД, воображаемые (?) авроры
Тип: джен
Рейтинг: G
Размер: мини
Саммари: по мотивам заметок к «Сказкам Барда Биддля»
Написано для  logastr. Нежный печальный гейский джен с Альбусом Дамблдором.
Тема: млечный путь

Настоящее время — вечность.
За стенами мягко опускался на землю снег. Потеплело, и он покачивался в воздухе, похожий на белых и мохнатых многолапых насекомых. Сейчас один такой через открытое настежь окно спустился на рукав мантии Альбуса, тот отложил перо, осторожно, чтобы не повредить ни одной морозной ворсинки, взял палочку, взмахнул — и вот снежинка, заключенная в большой хрустальный шар, повисла над столом, на невидимой нити.

Им дали приказ — найти самого бывшего директора Хогвартса или его следы, указывающие на то... В общем, здесь важно, что они были весьма старательны, искали над, на, в, между и даже над, не раз обследовали еловую лапу, которая вроде бы росла прямо из стены, но лапа точно была еловой, на длинных иглах её застыли капли пахучей смолы, испачкавшей нить одного из шариков.
— Ты долго будешь игрушки осматривать, Игнотус? — недовольным тоном поинтересовался очень высокий и худой аврор. — Займись чем-нибудь полезным.
— Но, Кадм, мы же должны всё тщательно... — начал было оправдываться по виду младший из троих Игнотус.
— Бумаги в столе — ищи, — рявкнул третий, не слишком многословный, зато громкоголосый.
И каждый занялся своим делом.

В маггловском мире магия — выход за пределы возможного. Они восторженно внимают невозможному, чтобы затем нетронутым, возвести его, всё такое же прекрасное и невозможное, на престол своего мира. Волшебники видят в магии обыденность: мы умеем читать, писать, поднимать предметы в воздух одним словом и создавать миражи, открывать замки без ключа и убивать, не касаясь ни оружия, ни тела противника. А в сказках своих мы заворожённо ищем самое простое, по сути то же, что и магглы. Ну кто же не ищет застывшего мгновения, вечного счастья и вечной любви, кто не хочет познать жизнь без постоянной угрозы смерти? Магглы уповают на волшебство, мы же на то, что природа дала, поскольку мы уже хорошо знаем: Там не поможет грамотность.

— Ты не вчитывайся, Игнотус, в Министерстве вчитаются, это их работа. К тому же зачем тебе стариковское занудство?
— Да не занудство вроде совсем, — бормочет про себя Игнотус, но бумаги всё же приходится отложить, потому что за спинами Игнотуса и Кадма раздается рассерженный вопль Антиоха.
— Кто-нибудь знает, как прогнать эту птицу?! — Антиох, стоя посреди комнаты, отмахивается, безуспешно пытаясь прогнать феникса. — Прочь, дура!
— Может, перерыв сделаем? — почти кричит Игнотус, а Кадм в ответ кивает и бросается на помощь Антиоху.
Поспешно они отступают, и дверь за ними закрывается тихо и плотно.


Существуют десятки плащей-невидимок, однако все они могут как пропускать заклинания, так и ветшать со временем. Если верить легенде, тот самый плащ — это кусок мантии Смерти. Он должен быть чем-то особенным. Он должен быть очень простым. Поймите правильно, тогда в октябре, было уже холодно, и дождь вот-вот собирался стать мелким колючим снегом. Потому эта пёстрая посылка на круглом стеклянном столике — одном из многих в его кабинете — посылка с надписью “Я всегда использовал его по назначению, профессор”, заполненная концентрированной пустотой посылка согревала Альбуса совершенно детским нетерпением, и любопытством, чем-то еще, ноющим давным-давно. Сейчас временно бывший директор и не вспомнит в деталях, как он изучал этот плащ, какими заклинаниями, опытами, может быть. Воспоминания свиваются невидимой нитью в омуте памяти. Изучал — и поставить бы точку, но та нить не даст соврать при случае. Не ради опытов он примерил плащ, а только не удержавшись от искушения посвятить игре в прятки весь день. Ну, конечно же, он изучал тоже, только это в омут необязательно, это не мешает, такое оставим.


Ну до чего же много сладостей в этом кабинете! То тут, то там, в самых неожиданных местах Игнотус натыкался на вазы, вазочки, блюдца, полные печенья, конфет, пастилок, рахат-лукума, мармелада, зефира. Как устоять?
— Может, он спрятался в какой-нибудь кондитерской лавочке? — задумчиво предположил Игнотус.
— Уже проверяли, — немедленно отозвался Кадм.
— Каждую. Нет его, — по существу добавил Антиох.
— Тогда, надеюсь, он не превратился в одну из этих конфет, — Игнотус потянулся к вазе в форме тюльпана, — а то я сейчас его съем.
— Министерство, Игнотус, — желает видеть его живым. Кадм тоже подошел к вазе за одной из шоколадок, — а значит, если съешь, придется воскрешать.


Недостаточно мудрости, которая подсказывает истину о единстве жизни и смерти, недостаточно опыта, что кричит — отпускайте мертвых, им свой путь. Эгоистичная, инфантильная, капризная часть нас требует вернуть любовь тех, кто не может вернуться. И поднимаются в памяти мельчайшие подробности о том, какими они были, наши любимые мёртвые. Как легко все это сводит с ума.
Альбус вновь отложил перо. Шарик со снежинкой послушно спустился на его ладонь. “Пусть будет так”, — пробормотал Альбус, возвращая шарик на ветку.


— Нет, вы видели? — взволнованный Игнотус вглядывался в шарик со снежинкой.
— Ты снова с игрушками? — Кадм как раз добрался до одного из шкафов и сейчас безуспешно пытался его открыть.
— Там девочка! В шарике! У нее длиннющие косы, она танцует со снежинкой!
— Мы тут работаем, — недовольный Антиох даже не взглянул на Игнотуса.
— Ладно-ладно, — вздохнул тот и еще раз взглянул на шарик, — до чего же красиво, вы себе не представляете!
— Работай, а то заставлю, — и это наверняка был Антиох.


И третий дар Смерти. О нем надо было бы говорить первым, если строго следовать тексту, но уж как получилось. Наверное, не зря. Третий дар. Альбус коснулся палочки, та вспыхнула силой пламени отвечая мягкому еле слышному теплу его пальцев. Ей будто бы всегда холодно просыпаться от его прикосновения, будто его тепло для нее близко к холоду, будто она всё ещё помнит, как некогда её касалось пламя. Третий дар. В какой из них Смерть вложила от себя больше, чем в другие? Плащ — тихое скольжение по грани, балансир в руках акробата. Камень — глубокие воды памяти, черные, горько-соленые от невыплаканных слез, неискупленной вины, неотданной любви. Палочка — самосожжение, страсть, неутолимое фатальное желание. Нет, всем дарам — поровну. Всем — слишком много для одного. Три дара — три смерти. Которая милосерднее? Есть только та, что мудрее всех, та, что сестра Жизни.


— Игнотус! Игно....
Но он уже не слышал Кадма, не видел Антиоха. Он падал в колодец выброшенных из головы мыслей. Одна из нитей, точно голодная душа греческого ада захлестнула петлёй горло. Игнотус покорно ждет, пока она станет теплой летней ночью над черепичной крышей двухэтажного дома. Ночь эта ясная, хоть луна уже устала от своей полноты и спряталась, но разлитое по небу молоко освещает и без луны спящий мир. Нет, просто мир, потому что как только в ушах перестало шуметь, Игнотус расслышал среди пения цикад и ночных птиц негромкий голос:
— Тебе не кажется, что мы пропускаем нечто важное? Смерть одарила трижды, а нас интересует лишь первый дар.
Они сидели недалеко от Игнотуса, оба босиком, тёмные волосы одного перевязаны лентой, светлые кудри другого растрепаны.
— А тебе не кажется, что Смерть над двумя другими просто подшутила?
— Не забывай, только плащ действительно помог, — первый голос звучал так, будто ждал возражений. И дождался.
— Помог спрятаться! — растрепанный вскочил и заставил подняться первого, который оказался на голову выше своего собеседника. Теперь они оказались вполоборота к Игнотусу.
— Геллерт, — высокий осторожно коснулся плеча собеседника или, может быть, друга, — а если мудрость в ожидании, тишине и том, что нужно уметь быть невидимым?
— Мудрость? — теперь стало ясно, что высокий улыбается, а второй всё время почти смеётся, будто они говорили одновременно и без слов и словами, — тебя случайно не мучит ранний ревматизм? Мудрость! Забудь о мудрости, если ты знаешь, что такое страсть.
Последнее, что услышал Игнотус, вдруг пожелавший поскорее вынырнуть из омута, был шёпот Геллерта:
— Мы станем гигантами, Альбус. Мы будем гулять по Млечному пути как по лесной тропинке. И этими звёздными ступенями мы поднимемся к Богу.


— Игнотус, ты идиот, — выдохнул Кадм, но не успел продолжить: что-то за их спинами разбилось.
— Это не я, он сам разбился, — начал оправдываться Антиох, но замолчал — из прозрачных осколков шарика поднялась снежинка. И плавно, будто её бережно нёс в ладони кто-то невидимый, вылетела в окно.

1 января 1996 г.